Она заехала за мной, как и обещала. Я ждала ее на крыльце отеля: то в шезлонге посижу, то в кресле-качалке покачаюсь (надо же все попробовать).
В машине, пока мы ехали к Французскому кварталу, она дала мне посмотреть фотокнигу по итогам ее путешествия в Москву и С. Петербург. Красивый такой фотоальбом, его сделал и подарил ей и всем, кто с ней ездил, ее крестник. Еще ездила с ними ее крестница и еще кто-то четвертый (сразу надо было записывать). Dell рассказала, что ей очень-очень понравилась Москва. Она ее восприняла как современный динамичный город. Я молчала.
Тебе не нравится сегодняшняя Москва?
Объяснила, что, как родившейся и всю жизнь прожившей в Москве, мне действительно не нравится то, во что ее превратили.
Но ведь в ней удобно жить? И потом Москва так современно выглядит.
Спрашиваю, стоило ли ради этого сносить постройки, к примеру, 17-18го веков.
Я этого не знала, нам этого не рассказывали. Тихо говорит она.
Dell спросила, ела ли я уже. Мы встретились в час дня, и я решила не обедать перед нашей встречей, т.к. наверняка речь зайдет о том, чтобы где-то перекусить.
Во Фрацузском квартале мы долго кружили в поисках места для парковки. В конце концов Dell высадила меня у какого-то ресторанчика, велела занять туда очередь и ждать ее.
Ресторанчик располагался в глубине двора, так что турист точно пройдет мимо. Когда я подошла и попросила столик на двоих (как научила меня Dell), мне сказали, что ждать придется минут тридцать-сорок...
Вскоре подошла Dell, удовлетворенно кивнула, узнав сколько придется ждать: зато они хорошо кормят. Пойдем пока прогуляемся тут по округе.
Так вот о Николасе Кейдже.
Несколько лет назад он разорился и был вынужден продать свой дом во Французском квартале. А между тем это дом с самой страшной историей здесь. В нем жили муж и жена. Французы. Муж был врачом. Однажды в кухне для рабов (в домике слева от этого особняка) вспыхнул пожар. Послали за пожарными (ведь все вокруг было деревянным). Когда пожарные прибыли, из дома уже выносили мебель, ковры, картины. Когда пожарные добрались до чердaка (attic) (ты знаешь это слово?), они увидели ужасное. Оказалось, что на чердаке эти муж и жена мучали рабов, истязали их, ставили на них какие-то опыты. Везде валялись части человеческих тел, полуживые рабы были прикованы. В общем, это было очень страшно. Об этом сразу же стало известно в городе и толпа хотела растерзать владельцев этого дома. Но они оба в ту же ночь исчезли. Говорят, что им помог уехать в ту же ночь какой-то их друг. И больше никто никогда о них не слышал. Единственная версия – они могли скрыться на одном из французских островов. Вот такая жуть.
Дом стоит (восстановили значит), но никто не мог в нем ночевать. Потом дом купил Николас Кейдж. Его в прямом телеэфире спросили, почему он его приобрел. Он отшутился, что коллекционирует приведения. Но на самом деле он ни одной ночи в нем ни разу не ночевал. А потом разорился и продал его. Сейчас в этом доме проводят какие-то (светские) мероприятия, но жить в нем никто не может.
Идем дальше.
А в этом доме, на втором этаже жил человек, который любил пить человеческую кровь. Он заманивал девушек к себе домой. Как-то там их привязывал и выкачивал у них кровь. Тела умерших девушек он закапывал во дворе дома. Однажды одной девушке удалось вырваться на балкон. В отчаянии она бросилась вниз и разбилась насмерть. Вот после этого-то и все и вскрылось. Полиция нашла в доме бутылки вина, смешанного с человеческой кровью. Такая вот жуть.
Спрашиваю, когда это было.
В 1820ее.
Говорю, что по сути совсем недавно.
Dell говорит, ну, это для тебя как будто недавно, а для нас в нашей молодой стране это было ужжас как давно...))
А вот в этом доме родился убийца президента Кеннеди.
В этой школе он учился и она носит теперь его имя.
Дом и школа стоят в буквальном смысле рядом друг с другом. Между машиной и деревом видно белый жилой дом.
Приходится напрягать мозги: Ли Харви Освальд?
Правильно. Конечно, бедный Освальд ни в чем не виноват...
??? (не то чтобы я не слышала этой версии и все-таки есть возможность послушать мнение с этой стороны океана...)
Сейчас уже не новость, эти данные публиковались – стрелявших было несколько...
Спрашиваю, кто это мог сделать и кому это было нужно.
Из вариантов Dell: Kennedy убило ЦРУ, или мафия, или еще кто-нибудь. Причины? Он пытался реформировать финансовую систему и вернуть в обращение серебрянный доллар. За всю историю страны два президента хотели это сделать. Обоих убили. А что касается мафии, отец Джона Кеннеди очень ей насолил в предыдущие годы...
После таких вдохновляющих историй возвращаемся к ресторанчику. По пути успеваем обсудить Pussy Riot. Не по моей инициативе, естественно, - Dell как раз была в Москве, когда им вынесли приговор. Тем не менее, выясняется, что она не в курсе, что сидят они совсем не за то, в чем их обвинили...
Наша очередь уже подошла и нам предлагают место на выбор во дворе или внутри здания. Мы садимся внутри. Там очень симпатично и довольно пафосно. Официантка прыгает перед нами на задних лапах: извольте-позвольте и все такое)) Я прошу Dell сделать выбор за меня (ну, не буду же я все их меню читать), только чтобы без мяса, и она выбирает нам по крабовой котлетке. Вина (бокал) я тоже прошу такого же как у Dell.
Сначала нам приносят по большому стакану воды со льдом (это здесь везде так делают), вскоре приносят вино. Еду мы тоже не очень долго ждали (я за беседой не заметила, сколько времени прошло). Короче на тарелке на подложке из салатных листьев лежала котлетка из крабового мяса. Нормального такого котлетного размера. Ну, может, чуть больше. И еще подали одну на двоих тарелочку с кубиками сливочного масла и белым хлебом (типа булочек за три копейки). Так за беседой мы эту котлетку (каждая свою, разумеется) и ели-ели-ели. Она была довольно острой. Вот для чего было сливочное масло: намазать на хлеб и заесть остроту. В общем, это дело оказалось очень вкусным и, как ни странно, жутко сытным. Я потом до самого позднего вечера даже думать о еде не могла.
Диван в этом ресторанчике,
один из посетителей у стойки бара ресторана,
туалет (здесь, в Америке, во всех туалетах таких заведений висят картины... Очень и очень приличные, между прочим)
Поели, пошли гулять дальше.
Вот дом, в котором Элвис Пресли снимался в своем самом первом фильме. Ты-то нет, но твои родители должны помнить этот фильм. King Creole. (Креольский король)
А вот дом, владелец которого из Айовы, где он выращивал кукурузу. Здесь он женился на местной, а в изгородь вокруг дома «вплел» кукурузу))

А этот дом – образец доиспанской, французской архитектуры.
Безо всяких таких завитушек и резных «кружев». На примере этого дома, Dell рассказывает о понятии
plaçage
(прилечу расскажу, желающие идут по ссылке на английском http://en.wikipedia.org/wiki/Pla%C3%A7age)

Испанские "кружева"

А эти флаги означают...
Dell, я знаю, что они означают))
Мы "отважно" входим в целый район, как я думаю, однополой любви (продолжение улицы Bourbon). (Я перед отлетом читала отчет русских туристов, которые как стойкие коммунисты с презрением прошли мимо этой улицы).
И что, все дома на этой улице принадлежат геям и лесбиянкам? Спрашиваю я.
Нет, конечно)) У них есть только пара баров вначале улицы, отмеченные флагами. А в остальном, это улица такая же как и любая другая в квартале.
Вот в этом доме я как-то раз была на вечеринке. Рассказывает Dell.
В виде исключения на паре дверей уже висит Пасхальный венок. У большинства все-еще рождественские висят.
И еще один:
Восхищаюсь вслух колоритным балкончиком.
Лучше бы они о своем доме так заботились, как об этом балконе. Комментирует Dell.
Дальше Dell ведет меня в городской музей (не уверена, что он так называется, потом проверю) - дом справа.
Там показывается житье-бытье хозяев и их рабов. Экскурсоводом нам попадается вредная старушка (возвраст определеить сложно – от 70 до 90, я полагаю). Она на самом деле вредная – запрещает фотографировать. На что остальные громко начинают возмущаться: ну, хорошо, обычно со вспышкой в музеях снимать нельзя, а так чтобы совсем нельзя было снимать, это возмутительно!! Так что снимаем без вспышки. Ну, и результат соответствующий (т.е. его отсутствие). Это так, для примера.
Это, понятное дело, покои не для рабов...
Между прочим, спальня хозяина дома (это я о кружевном покрывале)
Вот и вредная старушка в кадр попала))
А дальше Dell ведет меня в антикварный магазин (люди, скажите, ну зачем мне антикварный магазин, а?)) Там, конечно же, очень интересно (и сама бы я ни в жизни бы туда не вошла бы. Да и не догадалась бы, что туда можно зайти). Мы проходим по торговому залу: кругом дорогие витрины со столовым серебром, всякими «безделушками», скульптурками, часами. Подходим к набору столового серебра в футляре (ящик в несколько этажей). Dell говорит, этим ведь активно пользовались, вон сколько следов на вилках и ножах (имеется в виду, сколько историй хранит это столовое серебро).
Dell ведет меня дальше. А дальше там еще один зал магазина (как бы в подсобке), расположенный перпендикулярно, первому, в который мы вошли. А там: шкафы, трюмо времен всяких людовиков. Старинные часы, все в исправном состоянии, со множеством занятных механизмов, состоящих из шестеренок, металлических шариков, кружинок, пластинок – глаз не отвести.
Dell ведет меня в дальний левый угол зала. Там стоит огромный чемодан Луи Виттона. Где-то 150 см в высоту и, наверное, метр в ширину. И внутри этот чемодан состоит из маленьких продолговатых ящичков. Спрашивает меня: а знаешь, что сделало имя Луи Виттона таким знаменитым?
О, привет, Dell!!
К нам подходит сотрудник магазина, они чуть ли не расцеловываются, явно давние и добрые знакомые.
Он обращается ко мне: этот чемодан пусть будет для вашей обуви.
Я не нахожу ничего умнее, как сообщить им, что у меня и обуви-то столько не наберется.
Она из Москвы, из России, представляет меня своему знакомому Dell.
Да, киваю. Мы там сугубо в валенках ходим. Знаете, это такие...
Знаем, знаем такое слово, слышали, заверяет меня знакомый моей сопровождающей.
Ну, Вы же можете собрать всю-всю свою обувь. Всю которая на лето, осень, зиму, весну... Как раз на этот чемодан наберется, - надеется он. И потом, каждая туфелька кладется в отдельный ящичек этого чемодана... И вперед, путешествовать...
Да, я как раз ей рассказывала, чем знаменит Луи Виттон: когда началось активное пароходное сообщение, он первым придумал делать водонепронецаемые чемоданы...
Знакомый Dell одобрительно кивает.
Мы еще долго-долго ходим по тому дальнему залу. Потом уже выдвигаемся на выход. Я притормаживаю у витрины первого зала – там стоят две вазы из русских самоцветов... Смотрите, смотрите, кричу я. Делл где-то отстала, набирая какое-то смс-сообщение по мобильному. Вдруг откуда-то ко мне подходит джентельмен лет (нуууу, ближе к 70. Наверное...)
Я ему говорю: ой, у вас тут эцсамое, наши вазы красивые...
Она из Москвы, из России, откуда-то из-за задворок поясняет мою щенячью реакцию Dell.
А Вы уже были у нас в задних помещениях, спрашивает он меня.
Это в том зале что-ли? Только что оттуда.
Я вас спрашиваю о задних помещениях (а не о том зале)
А что, у вас есть какая-нибудь потайная дверь? Вступает в разговор незаметно подошевшая Dell.
А что, не показать ли ее вам?
И что прямо вот таки потайная дверь? Спрашивает Dell.
Хотите, чтобы я вам ее отпер? Продолжает на ходу интриговать нас этот джентельмен. А мы, да, мы уже вернулись в тот, задний зал. Подошли к его дальней стене справа. Она расписана какими-то орнаментами. А в стене, батюшки, действительно дверь. Из-за орнаментов она совершенно незаметна. Наш спутник открывает перед нами дверь, мы входим, оказываемся в полумраке, а перед нами...
Картина Нормана Роквелла.
Тут вот только кусочек ее, который я нашла сейчас в интернете.
А мы-то с Dell стоим с раскрытыми ртами перед оригиналом картины (где все фигуры в полный рост!) размером метра 3 в высоту на два в ширину (где-то так).
Наш спутник наслаждается произведенным на нас эффектом.
Эта картина сейчас оценивается в 6-8 млн долларов.Говорит он нам. (А я-то сейчас в этот момент на нее смотрю и могу, кажется, к ней руку протянуть...)
У нас вообще-то сейчас четыре его работы.
Тут мы замечаем, что по бокам от этого полотна развешаны картины, стоят скульптуры.
Мы идем все это рассматривать. Обе, кажется, можем только икать от волнения.
За тем большим полотном Роквелла стоят разные скульптуры. Слева парадный бюст Наполеона. А перед ним, еще одна скульптура Наполеона.
Он в халате, сидит тяжело развалившись в кресле, а на коленях - карта. И думает тяжелую думу...
Я говорю Dell, до чего ж он хорош здесь такой непарадный.
А вы что, знаете, кто это? Интересуется наш сопровождающий.
А что, это разве не Наполеон что-ли? (а сама дрожу, а вдруг это и не Наполеон, а совсем наоборот Кутузов. Шутка).
Да, это Наполеон!
(уффф, выдыхаю я).
Как здесь все посмотрите, поднимайтесь по лестнице направо. Говорит он нам.
Мы почти не слышим его: ходим, смотрим, млеем.
Потом Dell говорит, а куда он велел идти-то? Мы вроде бы не по лестнице сюда пришли-то.
Я вспоминаю, что он точно нам велел по лестнице подняться.
И действительно мы наконец замечаем, что прямо в центре зала есть лестница наверх.
Поднимаемся, а там...
На стенах в полумраке со специальной подстветкой висят, вот так прямо подряд и висят Гоген, Моне, Сислей, Ван Гог...
Мы обе с полном обмороке.
Джентельмен наслаждается нашим видом.
Вот, это Гоген, говорит он мне. Вы знаете это имя?
Да, слышала вроде. Знаю. И вообще я вчера в вашем Ново-Орлеанском музейчике музее была...
Одобрительно кивает головой.
Контакт вроде бы найден. Меня можно пускать дальше все осматривать. Под многими полотнами крупными буквами набраны имена ходожников (помимо обычной таблички сбоку).
Вдруг читаю под картиной ZAKHAROV.
Картина изображает футбольный матч 1912 г.
Вот она, нашла только в таком размере. Репродукция, есстественно, полного впечатления не передает.
Наш сопровождающий говорит мне, что это матч первых олимпийских игр в Германии.
Я начинаю сомневаться – дома вокруг футбольного поля вполне на московские смахивают.
Что-то обсуждаем еще и продолжаем осмотр. Мы с Dell опять остаемся одни.
В следующем зале первое, что я замечаю, замечательный живописный портрет девочки-крестьянки, вяжущей крючком. Подхожу посмотреть, кто автор.
Читаю: Алексей Алексеевич Харламов (Harlamoff).
Мои нервы окончательно сдают.
Я достаю ручку с бумажкой и начинаю записывать имена обоих: и Федора Захарова, и Харламова.
А что это вы тут записываете? Откуда-то вновь появляется наш спутник.
Имена, которых я никогда в жизни не слышала. Ведь забуду же. А так хочется потом что-нибудь про них поискать.
Он через мое плечо смотрит, что я пишу.
Пишу-то я по-русски. Но все-равно он смотрит – мы же явно в каких-то очень закрытых запасниках находимся. Тем не менее он вроде бы не возражает против моих записей (у меня все это время еще и фотоаппарат на шее болтается, но я, конечно, же соображаю, что снимать здесь ничего-ничего нельзя...)
Там было столько замечательных полотен... Даже итальянское возрождение 15го века...
В общем, это сказка. Что-то невозможное.
Очень и очень нескоро, но мы все-таки идем на выход. Выходим через ту самую потайную дверь. Когда мы проходим через те два открытых для всех посетителей зала, то все, что я там вижу, мне уже кажется дешевой интуристской хохоломой... (что совершенно не так, разумеется).
Отблагодарив и распрощавшись с нашим сопровождающим, мы выходим на улицу.
Минуту стоим молча совершенно ошалевшие.
Только что и можем одновременно произнести: ВАУ.
Бредем по улице. Dell говорит себе, я обязательно должна сюда еще раз вернуться.
Ее потрясение видимо сильнее моего: она здесь живет, много кого знает, много куда вхожа и даже не подозревала о существовании таких сокровищ в, похоже, ее любимом магазине...
Я хотела тебя еще кое-куда ответсти, но они до пяти и уже закрылись.
Зато. Да, зато мы тааакое видели. Обе говорим мы друг другу.
Мы идем по улочке.
Вот моя машина, говорит Dell. (я же не видела, куда она ее запарковала).
Я захожу со стороны тротуара, распахиваю дверь и... она застревает на тротуаре (тротуар оказывается слишком высок).
А, пустяки, говорит Dell. Не переживай. Сама ее обратно отодрать сможешь?
Вот так, поцарапав дверь, я сажусь в машину.
Dell довозит меня обратно до гостиницы.
Мы сердечно прощаемся.
Вот как мы погуляли.
PS. Перечитывать написанное некогда – объявили посадку. Прилечу, исправлю ошибки/опечатки.
До скорого
Fedor Ivanovich Zakharov
1882-1967 | Russian
Football
Signed in Cyrillic “F. Zakharov” (lower right) and signed again and inscribed “Fedor Zakharov/Football” (en verso)
Oil on card laid down on panel
This exceptionally rare early work by the celebrated portraitist Fedor Ivanovich Zakharov represents the rare opportunity to own a piece of both art historical and cultural significance. Undoubtedly, football is the most beloved sport in the world, commanding the attention of billions of enthusiasts worldwide. However, the sport has seldom been chosen as a subject for fine art, particularly in its early days. Entitled Football, this dynamic oil, which was once owned by the North Carolina Museum of Art, is one of a select few that highlights the excitement of this international pastime.
The ambitious composition is highly unusual for the artist, who is particularly known for the highly popular portraits of New York society that dominated his later output. Instead, Football offers a glimpse into Zakharov's early experimentation with reflections, light and shadows. In the present work, the technique contributes to the fervor of the game, which is further intensified by the highly saturated patches of orange-red on the players' uniforms and in the packed spectator-stands behind them. Overall, the effect is impressive and dynamic, bringing the atmosphere of the match to life.
Zakharov painted the work around 1912, which was an historic year for Russian football. The establishment of the Football Union of Russia took place that year, and a number of teams had emerged, including OLLS Moscow (known today as CSKA Moscow). It is possible they are one of the teams depicted here, as they played in distinctive red and blue stripped uniforms. For the first time, Russia also sent a football team to the Olympic Games in Stockholm, where they played teams from Finland, Germany, Hungary and Normal. In this context, Football represents a significant step taken in the history of Russian sport, and also the country’s emergence onto the world stage.
Born in Astrakhan in 1882, Fedor Zakharov studied at the Moscow School of Painting, Sculpture and Architecture from 1910 until 1916. He began to exhibit as early as 1911, an amazing accomplishment for a young artist. He was invited to be an exhibitor and member of the committee organizing the Russian Art Exhibition planned for New York City in 1924. Football was among the few compositions the artist leant for the exhibition, representing his entrée into New York society. Like many other émigrés who escaped the Russian Revolution, Zakharov subsequently settled in New York, where he opened a studio in Central Park South in 1932.
His paintings soon gained a significant following among affluent society. He received a number of commissions from important patrons, including Mrs. Woodrow Wilson and philanthropist Charles R. Crane. Zakharov exhibited both as a solo artist in cities such as Paris, New York and Philadelphia, and contributed to the International Exhibition of Modern Art held at the Carnegie Institute of Pittsburgh. Enjoying such great success in America, Zakharov thrived as a society portraitist in New York and never return to Russia. He won a number of prizes, and today, his work is exhibited at in number of prestigious collections all over the world.
Circa 1912
Panel: 27” high x 36 1/2” wide
Frame: 37 7/8” high x 47 1/4” wide
_____________________________________________________